Сказки нашего времени

Часть 5. Чем эта сказка завершится...

Не обрывается сказка концом.
Помнишь, тебя мы спросили вначале:
«Что остаётся от сказки потом,
После того, как её рассказали?»
(Владимир Высоцкий).

Когда полтора года назад (а именно 8 ноября 2001 года, за два дня до первого матча плей-офф Украина-Германия) я заканчивал последнюю (как тогда казалось), четвёртую часть этих скромных записок... А заканчивалась она так:

«Как же всё-таки не хочется, чтобы наша сказка завершилась таким классическим (для трагедии) образом. Пусть она и дальше остаётся сказкой. Ведь у сказок, как правило, счастливый конец (при этом становящийся зачастую лишь промежуточным финишем)».

Как тогда хотелось верить в продолжение сказки. Пусть иррациональное, но такое желанное... Но, увы... Век закончился. И Волшебник ушёл вместе с уходящим веком. И его часы остановились...

Ах, как радостно, освобождённо злословили «замершие в ожидании, надежде и боевой стойке шакалы», как зубоскалили даже простые болельщики, не выдерживающие очередного разочарования, такого болезненного. Когда тогда, 14 ноября 2001 года, на скамейке оглушительно ликующего котла дортмундского «Вестфаленштадиона» он пытался завести свои часы. Но они остановились. Неужели символизируя, что век сказок закончился безвозвратно? И это было не очередное разочарование. Это был конец сказки...

Нет, он ещё пытался, преодолевая болезнь, поднять свою очередную, новую по сути команду. Оставив сборную тому, кто так долго сидел вокруг да около. Его последней турнирной вершиной стала даже несколько вальяжная победа над извечными «заклятыми друзьями» на Кубке Содружества. Во внутреннем первенстве до последнего момента он держал на почтительном расстоянии СКАЛящих зубы конкурентов из будущей, пока ещё так не обозванной, футбольной столицы. В последнем матче его команда показала очень зрелую, обещающую игру, а он всё равно был недоволен. И даже в последние двери, в двери запорожской «скорой помощи», он вошёл сам...

Но его часы уже остановились. Как бы в соответствии с «парадоксом Эйнштейна», согласно которому создатели стареют гораздо раньше тех, кого они отправляют в полёт на сверхвысоких, околосветовых скоростях, гораздо раньше даже тех, кто созерцательно летает где-то рядом. Их – созидателей – часы просто идут значительно быстрее. И в какой-то момент ресурс времени истекает...

«И колеса времени стачивались в трении,
Всё на свете портится от трения.
И тогда обиделось время,
И застыли маятники времени».
(Владимир Высоцкий).

Он, конечно, не был волшебником (во всяком случае, в контексте той сказки Шарля Перро). Он только учился. Всю жизнь. И все рассуждения перед журналистами на предмет того, что последняя и окончательная революция в футболе произошла в начале 70-х – не более чем словесная конструкция для дилетантов, с примесью боязни сглазить вкупе с желанием задобрить тех богов, которые заведуют бегом времени. Каждая его новая команда заметно отличалась от предшественницы, даже год отличался от года, и это сложно было не увидеть. Пусть с переменным успехом, но до последних дней он искал новые схемы и тактические построения, прикрываясь рассуждениями о несущественности, несовременности этого в эпоху тотального футбола. А сам зорко следил за тренерами-современниками, чему-то постоянно учась, что-то даже копируя. И зная, что, в отличие от европейских тренеров, его задача несравнимо сложнее. И он знал, как это делать. И умел это делать. Пусть ненадолго, пусть только «на время бала», но (условно говоря) «грязную замарашку в лохмотьях» превращать в королеву этого самого бала в хрустальных – нет, не туфельках – бутсах. И иногда растягивать время этого бала на годы...

И население, живущее в нищей, никак не обретающей себя стране, которую досужие тележурналисты любили (сами не подозревая всей точности метафоры) представлять в виде «немовля»-N-летка, бесцельно семенящего с надувными шариками по майдану... Это население вдруг, вот так, сразу, скачком, как в сказке ощущало себя народом, приобщённым к благам и победам европейской цивилизации. Забывая, пусть на один вечер, о личностном прозябании и национальном унижении. А Европа с удивлением узнавала, что слово «Украина» ассоциируется не с одним лишь Чернобылем да вороватыми на лицо (и не только) политиками.

Но, вслед за часами, остановилось и сердце. А дальше с командой произошло, если не совсем как у Шарля Перро: «Золушка превратилась в грязную замарашку в лохмотьях, а карета, кучер и слуги – в тыкву, крысу и ящериц. Ничего больше не напоминало о волшебстве, кроме хрустальной туфельки, оставшейся у неё», – то где-то около этого. Балы с салютами гремели в другом городе, новая Лига Чемпионов показала те же отдельные моменты неплохой игры, что и предыдущая. Не более, а если и более, то совсем ненамного. Объяснение происходящего «психологическим шоком от безвременной утраты» несколько затянулось...

Но следует отдать должное тем, кто последние годы был с ним рядом. Последние почести и все необходимые ритуальные действа были организованы безупречно. Похороны стали ещё одним моментом истины для населения, стремящегося стать народом. На памяти моего поколения не было других случаев, когда вот так, без разнарядки, без принуждения, без обывательского желания понаблюдать за «традиционными гонками на лафетах», десятки тысяч людей пришли проводить в последний путь своего современника. Что жил с ними в одну эпоху, которую, наверное, в истории страны назовут его именем. Ибо другие имена как-то даже не отсвечивают рядом... Хотя нет, был ещё один случай на памяти моего поколения – в конце июля 1980 года, в олимпийской Москве...

Он не был моделью для иконописцев, тем более ангелом с крылышками. Он был очень непрост в общении, замкнут и немногословен. Но это с теми, кто пытался влезть внутрь с дилетантскими (как он считал) устремлениями. Почему-то друзья и воспитанники отзываются совсем иначе, даже когда уже никакие формальные рамки не связывают. Он, конечно, допускал ошибки (как любой реально живущий человек) и не любил на людях их признавать. Но вся его жизнь, всё, если хотите, творчество (а это слово здесь весьма уместно) свидетельствуют о том, что он умел признавать эти ошибки внутри себя, перед собой. Ему в последние годы так не хватало авторитетной критики рядом, заставляя самому выступать и в этой роли – но что уж теперь изменишь... Он был просто человеком своего века, который (век) для нас закончился вместе с его смертью...

«Смажь колёса времени не для первой премии,
Ему ведь очень больно от трения.
Обижать не следует время,
Плохо и тоскливо жить без времени».
(Владимир Высоцкий).

Очень бы не хотелось, чтобы новые времена и потоки прогрессирующего славословия («скажите, Бога ради, где раньше были вы?») не превратили его, память о нём – в этакое подобие «дедушки Ленина», чьи труды, чьё каждое оброненное слово следует конспектировать и цитировать, не задумываясь. А ещё лучше – привязывая к этим цитатам собственную некомпетентность, закрываясь ими... В последнее время появилось много тренеров (и не только), называющих себя его учениками. А вот кого действительно можно назвать Учеником?.. Знаете, давайте не будем спешить... Ведь быть учеником – это не значит слепо копировать. Любая наука не стоит не месте, тем более в такой динамичной и, скажем так, высокозатратной и высокодоходной сфере, как современный футбол. Остановился – значит отстал на годы. Быть учеником – это значит постоянно искать новое, своё, соответствующее требованиям времени. Это значит – быть Личностью, с большой буквы. Как Учитель...

И продолжает жить команда. Созданная им. Хотя некоторые вольны думать иначе и даже аргументировать. Команда, у которой ведь осталась «хрустальная туфелька». И не обязательно в виде хрустальных (и более поздних) трофеев в клубном музее. И которая должна, обязательно должна преодолеть период безвременья. Который еще продолжается, и время которого – европейское, ибо это он приучил нас к высоте планки, к тому, что планка национального первенства – это так... Пусть обязательная, но промежуточная высота. Квалификация, если хотите... И пусть рефреном, пронзительным тамтамом (как от ста с лишним тысяч ног на «Вестфаленштадионе») звучит это повторяющееся «который». Команда будет оставаться «которой». И время наше, время преддверия не наступившего ещё для нас нового века – будет оставаться «которым». До тех пор, пока его последователь не сдаст в Европе экзамен. Самый главный экзамен. Экзамен на право называться Учеником Волшебника. На право произнести заветные слова: «Я не волшебник, я только учусь. Но я учусь им быть...»

И это, при всём уважении и земном поклоне тем, кто в годовщину смерти (и, опять же, не только) делаёт всё возможное и даже чуть больше, – было бы лучшим памятником. Ему. Нам. Нашей эпохе. Нашим надеждам, на которых, по сути, эта эпоха (вместе с нами) всё ещё держится...

08.05.2003 специально для Футбол-Онлайн